Пишу романы по заказу ( и не романы тоже)

Разговоры про нашу жизнь на Кипре
Правила форума
Бан за любую информацию об участнике и его родственниках и за оскорбление родственников участника.
Ответить
Аватара пользователя
Knyaz Rasul Yagudin
Дачник
Сообщения: 2605
Зарегистрирован: 06 дек 2014, 12:11

Пишу романы по заказу ( и не романы тоже)

Сообщение Knyaz Rasul Yagudin »

Пишу романы по заказу ( и не романы тоже)

Ну, что, собратья-алкоголики? Усядемся на столики? Пора продолжить коммерческий разговор. Итак: пишу для вас произведения любого жанра – от классики до кибер-панка – с Вами или предложенными Вами гражданами и гражданками в главных ролях. Под настоящими именами и фамилиями. Хоть в отрицательном, хоть в положительном виде. 5 евро страница. Мой телефон не забыли? 97820685. Или пишите хоть сюда, хоть отсюда nekto.e@yandex.ru

Для примера вот отрывок. Вероника там, это та, которая Вероника Портнова, она захотела быть в романе кровожадной и оччччень сексуально распущенной ведьмой. А Гуля – это Гузелька, по жизни вреднющая, как алкоголизм, но в романе захотевшая стать хорошей. В следующем отрывке Матильда… она уже мертва по-настоящему, а не только в романе, и рай ей, увы, совершенно не светит, так что не буду называть её имя.

Ну, а Ральф, если вы ещё не догадались – это я. И, кстати, многие описанные в романе эпизоды приключились со мной в действительности.

О Веронике по её просьбе я написал к дню рождения стихотворение. Бесплатно – я ведь в то время был богатый.

Веронике Портновой на день совершеннолетия
Смятенный вкус духов, воды и пота
на белой шее в тени у дверей.
На ваших веках синим позолота
отсвечивает в свете фонарей.
Пылают лампы с раскалённых улиц.
Погас твой шёпот ближе к девяти.
Ну, вот, пора – и мы уже обулись,
готовые к неблизкому пути.
Не остывайте перед входом в вечер.
Я так согрелся телом и душой.
Не умолкай, склонив мне руки в плечи
в дожде на кэпээме под Шакшой.
Наш город влажен от тоски и неги.
И пахнут лоном женщины дубы.
И фонари во мгле, стройны и пеги,
нам остужают белым светом лбы.
К нам сквозь стекло врывается погода.
Вспороли шины лужу у травы.
Вот поворот под знаком пешехода с хрусталькой слёз у тёмной головы.
А прядь волос мне всё щекочет кожу.
А гладь щеки так шёлкова у губ…
Ну, вот – ты там, ну, вот ты тоже… тоже…
в огнях окон, как в искаженьях луп
Бог покарал меня душой художника (Фаина Раневская)
Аватара пользователя
Knyaz Rasul Yagudin
Дачник
Сообщения: 2605
Зарегистрирован: 06 дек 2014, 12:11

Re: Пишу романы по заказу ( и не романы тоже)

Сообщение Knyaz Rasul Yagudin »

Князь Расуль Ягудин


Мальчик

Если бы только мальчик был здесь.
Эрнест Хемингуэй. "Старик и море"

Утром уже ударили настоящие морозы, разом лишив всех остатков надежды на то, что лето каким-либо образом снова станет летом само по себе, деревья понурились вершинами, одетыми съёжившимися и потемневшими листьями, они стояли в стылом воздухе неподвижно, как замороженные и полузасыпанные инеем люди, и лишь иногда дёргались в сторону и сгибались под порывами ледяного зимнего ветра, с неприятным стуком несущего по обледеневшим тротуарам сухую снежную пыль. Возле бордюров, в густой поросли травы и в углах зданий уже скопился снег, покрывая камень и землю бугристым, спёкшимся белым слоем, и нога скользила на нём при неосторожном шаге.
Гуля мрачно куталась в длинное осеннее пальто, уже совершенно не защищающее её от пронизывающего холода, и старалась не прикасаться голыми руками мечу, сразу обжигающему морозом кожу. Меч теперь уже совершенно открыто висел за спиной, уже словно тысячи бесконечных, морозных и охваченных страхом лет прятать его не было никакой необходимости, поскольку все и так всё знали, и Гуля так и шла по гулким, звенящим под каблуками пустынным мостовым, и меч высился за её спиной, целясь в серое небо набалдашником из какого-то красного драгоценного камня – что это за камень , Гуля так и не удосужилась узнать.
“Ничего, – подумала Гуля, стараясь согреть кисти рук в рукавах пальто, – прорвёмся. Вот завтра убьём аждаху, и всё это дерьмо растает… так, где-то здесь.”
Действительно, где-то здесь, в квартире одного из односельчан жил Малай – не Гуля ли сама приводила к нему муллу для освящения жилища и чтения защитной молитвы, чтобы удержать всю нечисть в отдалении, х-м-м-м-да, кажется молитва не очень помогла, если он связался с этой сукой.
– Ты не меня ищешь? – интимно спросил её сзади нежный девичий голос.
Гуля, уже поворачиваясь, знала, кого увидит перед собой, и с трудом удержалась от порыва сразу выхватить меч – тут был совершенно не тот случай.
Вероника была всё так же прелестна и соблазнительна, и крупные острые соски всё так же задорно торчали сквозь шёлковую комбинацию, видную под расстёгнутой курткой.
– Вообще-то не тебя, – сухо ответила Гуля, – но так даже лучше, давай сначала с тобой.
– Ага, – радостно подтвердила Вероника, – давай сначала со мной, ты со мной уже давненько не это самое, да и в тот раз не кончили, так может, прямо здесь и прямо сейчас? – она уже стояла к Гуле вплотную, и её тяжёлая плотная грудь слегка коснулась груди Гули, в следующее мгновение она самым простым и естественным движением просунула руку к ней под пальто и положила ладонь на туго обтянутую брюками промежность, и Гуля со стыдом и раздражением почувствовала, что её вагина от этого прикосновения сразу согрелась и ожила. – Не болит? – участливо спросила Вероника. – После того раза?
– Ты напрасно стараешься меня разозлить, – сдерживая бешенство, начала Гуля, – никакая дешёвая шлюха не может меня огорчить и потревожить.
– Да-а-а? – восхитилась Вероника. – Да ты у нас просто железная дева и даже немножко Жанна Д’Арк – Орлеанская, ха-ха, немножко девственница, – девственница без девственности – чрезвычайно редкий в научном смысле экземпляр, – она наклонилась к Гуле и нежно поцеловала её в неподвижные замёрзшие губы. – Уж я-то знаю, согласись, что у тебя там бездна, как в космосе, ну просто чёрная дыра, я в прошлый раз думала,что вся там так и утону, начиная с руки – полное отсутствие дна и покрышки, кстати, миленькая темка для философского трактата, почему бы нам совместно не залупить докторскую: я буду эмпирически орально исследовать, а ты философски осмысливать и красиво излагать, сидя за столом с о-ч-ч-чень широко расставленными ногами, только пошире расставляй, ладно, а то я не люблю, когда ляжки ёрзают у меня по ушам, да и вход тогда сжимается – до клитора языком не дотянуться.
– Хватит, – раздражённо огрызнулась Гуля. – Разошлась. Мы не в постели, так что почему бы тебе не угомониться.
– Да, – с самым сокрушённым видом подтвердила Вероника, – мы не в постели, но… зачем нам постель, мы и прямо здесь можем перепихнуться по кайфу, благо все эти бараны попрятались по углам, никто и не увидит, давай быстренько, идём вот сюда…
– Хва-тит, – раздельно повторила Гуля. – Твой голос стал монотонным, так что уймись, пусть у меня отдохнут уши.
– Уши? – с огромным интересом переспросила Вероника. – Хммм, никккккогда не трахалась ушами, а-а-а-аригина-а-а-ально, почти так же оригинально, как мышка в жопе, а может, даже и ещё оригинальнее, ты эту творческую задумку продолжай и развивай, не наступай, так сказать, на клитор собственной лебединой песне.
“Вот зараза”, – беспомощно подумала Гуля и перешла к делу:
– Ты чего к Малаю прилипла?
– А-а-а-х, Ма-а-ала-а-а-ай! – Вероника сладко причмокнула языком и с выражением полного транса закатила глаза кверху. – Гулечка, ах, как он лижет, а язычок-то язычок, этот язычок мне прямо сквозь звизду достаёт до гланд.
– Ты, что, сука? Он же ребёнок, – яростно крикнула Гуля.
Вероника с самым философским и сокрушённым видом развела руками так широко, что между ними мог бы поместиться средних размеров экскаватор.
– Нуууу, – протянула она, – как сказал бы на моём месте Владимир Семёнович, царствие ему небесное, “Ведьмы мы али не ведьмы, мы патриётки али нет?”, – внезапно она наклонилась к Гуле и доверительно сообщила ей полушёпотом прямо в ухо: – Он, я имею в виду Малая, а не Владимира Семёновича, лижет намного лучше, чем ты.
Гуля обомлела.
– Ты что несёшь, сука? – неуверенно сказал она. – Когда это я у тебя лизала, мы видимся-то во второй раз в жизни?
Вероника тут же с удовольствием состряпала жалостливо-испуганно-брезгливое лицо, словно увидела лишаистую кошку, и попыталась погладить Гулю по тут же дёрнувшейся в сторону голове.
– Бедняжка, – с невыразимым состраданием нараспев начала она, – глупенькая ты моя, полоумненькая, убогонькая ты моя, Господи, помилуй её, тронутую, – она вновь наклонилась к её лицу и вновь нежно прошептала: – ты что ж, идиотка, до сих пор думаешь, что всё то самое, в двенадцатилетнем возрасте, тебе приснилось!!!? – ведьма выпрямилась и улыбнулась, слегка презрительно и с торжеством. – А кайфно мы с тобой тогда покувыркались, а, согласись? А волосики-то у тебя на лобке были такие мягенькие и нежненькие, и они только-только начали прорастать.
Гуля с совершенно белым, сразу заострившимся лицом в упор смотрела на Веронику.
– Хлопнуть тебя, что ли? – хрипло произнесла она наконец.
– Да ла-а-адно, – подкупающе и страшно убедительно протянула Вероника, – ты что ж, хочешь устранить бывшую любовницу, чтобы лишнего не болтала?, так я и так никому не скажу, – она привычно наклонилась к уху Гули опять, – это будет нашим с тобой интимным женским секретом, и мы обе, как партизанки, унесём его с собой в могилу, – она снова, на сей раз с явным облегчением выпрямилась и с каким-то новым интересом уставилась на Гулю. – Или, может, ты опасаешься от меня родить человечка с не совсем такой голубой кровью, как у тебя?, хм-м-м, прямо по Геббельсу: “Я не против, чтобы вы спали с русской девкой, но вы обязаны тут же, своей рукой, пристрелить её”, кстати, из всей гитлеровской шайки Геббельс был в постели лучше всех.
Гуля молчала и продолжала смотреть на неё.
– Хлопнуть тебя, что ли? – вновь сказала она.
– Ты это уже говорила, – тут же с большой охотой напомнила ей Вероника и неожиданно стала серьёзной. – А убить меня ты не можешь, поскольку я – всего лишь отражение твоих скрытых пороков, что толку разбивать зеркало, этим же не изменишь реальность и не устранишь тёмную половину своей души, и, кстати, если уж на то пошло, таков был замысел Господен – создать человека, раздирамого противоречиями внутри него самого, помнишь, как говорил один персонаж в первой части “Омена”?: “Светлому всегда противопоставлено нечистое – в этом суть искушения” – и именно в борьбе с нечистым именно внутри себя человек должен совершенствоваться и тем самым шаг за шагом приближаться к Господу, а не кастрироваться с перепугу, как некоторые древние монахи из числа тех, что под меня попадали, – ведьма сделала полшага вперёд и заглянула Гуле в глаза с близкого расстояния холодно, жестко и прямо, взгляд был настолько пронизывающ и раскалённ, что Гуля невольно опустила глаза. – И запомни, ёбаная святоша, что меня от всего вашего скрытого в глубинах сознания и подсознания дерьма тошнит уже несколько тысячелетий, я по горло стою в экскрементах вашей больной ппсихики, я знаю о вас то, что вы скрываете от самих себя, я исполняю те ваши желания, в которых вы сами себе боялись признаться, и вы мне отвратительны с тех пор, как я миллионы лет назад была рождена из зловонной пены ваших душ!!! – при последних словах Вероника почти сорвалась на крик.
– Ты всё-таки лучше отстань от Малая – дам тебе такой дружеский совет, – с напряжением и болью в душе от страшной убедительности и страшной правды только что прозвучавших слов с трудом сказала Гуля.
– Заткнись! – отрезала ведьма. – Малай давно уже не мальчик, но муж, просто очень юный, и ему не нужна такая дерьмовая нянька-сучка с постоянной течкой и снами о сексуальных оргиях в облаках у Бога за пазухой под мышкой в полной безопасности.
– Это всего лишь сны, – негромко ответила Гуля. – Ты же сама минуту назад говорила, что по самому замыслу Господню человек должен приближаться к нему в непрестанной борьбе с жалкими желаниями своего тела: естественно, эта борьба длительна и тяжела, но тем достойнее путь к истинной святости. Дьявол, владеющей частью моей души, как и частью души любого человека, пытается искушать меня тем немногочисленным фуфлом, которое он может мне предложить – трах-тарарах, да поплясать, да винишко да прочья хуетень, в основном, в минуты сна, когда я не могу этому воспротивиться, но вот приходит утро, и я не испытываю ничего, кроме отвращения и стыда, хотя, в принципе, мне нечего стыдиться, ибо как истинная храбрость суть преодоление страха, так и истинное целомудрие суть преодоление похоти, а вовсе не фригидность у женщин или импотенция у мужччин, не ты ли только что мне впаривала насчёт кастрировавших себя монахов, а?
Вероника молчала и, не прерывая, слушала Гулю с самым неподдельным интересом. Затем она несколько секунд неподвижно стояла с видом человека, которому есть над чем подумать, старательно сморщив юный лоб, причмокивая, шевеля нежными точёными губками из стороны в сторону, словно пробуя каждое слово гулиной речи на вкус; в задумчивости подпирая подбородок кулачком, как и полагается почти роденовскому почти мыслителю, с выражением лица, совершенно не поддающемуся описанию любыми художественными средствами, и затем, наконец, искренне заявила:
– Неплохо, сучка. Это был почти эталон защитной речи подсудимого. Тут есть о чём поспорить, но в целом, неплохо, учитывая, что ты тёлка тупая и необразованная. Так что иди, можешь поговорить с Малаем, хотя могу тебя заверить, что это ничего не даст, Малай, как я уже упоминала, – не мальчик, но муж, и если он примет решение избавиться от меня и уйти с вами в эти ёбаные Уральские горы, то это решение он примет сам, и никакие словесные выкрутасы дурочки-святоши с железякой в ножнах на его решение не повлияют.
Бог покарал меня душой художника (Фаина Раневская)
Аватара пользователя
Knyaz Rasul Yagudin
Дачник
Сообщения: 2605
Зарегистрирован: 06 дек 2014, 12:11

Re: Пишу романы по заказу ( и не романы тоже)

Сообщение Knyaz Rasul Yagudin »

Гуля поднималась по лестнице, тяжело и устало переступая со ступеньки на ступеньку и ощущая, как меч за спиной всё свинцовеет и тяжелеет с каждым шагом к третьему этажу и холодит ей спину прямо сквозь пальто. Она не хуже Вероники осознавала всю бессмысленность предстоящего разговора – как ни мало они с Малаем успели пообщаться, а узнала она его достаточно, чтобы признать правоту Вероники. Это был совершенно пустой заход, но… даже не попытаться и так и оставить во власти ведьмы-суккубы на произвол судьбы самого юного и, возможно, именно по этой причине самого яростно храброго и самоотверженного бойца было совершенно невозможно. Она должна была попытаться, о, Аллах, подумала Гуля, дай мне сил.
Малай открыл перед ней дверь и коротко взглянул ей в глаза снизу и сбоку бритвенным режущим взглядом – это был единственный миг, когда их взгляды соприкоснулись, и больше Гуля, как ни старалась, так и не смогла поймать его взгляд.
– Где твой меч, кретин? – неожиданно почувствовав закипающую злость, холодно осведомилась Гуля. – Ты что, перековал его на член и туда же напихал все свои мозги прямо в головку, и теперь будешь думать членом вместо головы?
Малай продолжал хранить молчание и по-блатному, без всякого выражения, смотрел прямо перед собой тёмными непроницаемыми глазами.
– Ладно, Малай, – устало продолжила Гуля. – Я с тобой долго тереть не буду. Я тебе одно скажу: это они тебя таким способом убивают, ещё никто не ушёл от суккубы живым, не было такого случая в истории человечества, они не смогли убить тебя в бою, и вот – подослали сучку. Король Артур перед самой смертью сказал: “Воля Господа осуществляется разными путями”. Точно так и же и силы тьмы стремятся к вариантности – убивают не ножом, так соблазном. Мне Расуль Ягудин как-то спьяну выдал, что все великие державы в конечном итоге гибли по причине морального разложения общества, и что любые серьезные образования, включая Святую инквизицию и Советский Союз, совсем не случайно резко отрицательно относились к сексуальному распутству, так как именно в распутстве человек особенно легко и быстро превращается в животное и, утратив человеческую душу, становится беззащитным перед лицом любого агрессора, имеющего некоторое преимущество в весе. Очнись, приди в себя или тебе конец. Конечно, нельзя отрицать, что и в бою с аждахой ты тоже можешь погибнуть, но разница в том, что тогда ты погибнешь за всех нас. За людей и во имя Аллаха.
Малай всё так же молчал и ничем не показал, что расслышал хоть одно слово.

Они вышли ранним холодным утром, как только посерели морозные узоры на стёклах домов, и сразу пошли в сторону Инорса ритмичным размеренным шагом в клубах пара от собственного дыхания, вертикально перечёркнутые линиями мечей и дружно стуча подошвами по замёрзшей мостовой, и оставляя за спинами высящуюся в небе ещё вполне отчётливо различимую круглую луну. Путь был не близок, и нужно было успеть, а никакой транспорт в парализованном ужасом городе уже не ходил, Фаю же на её тачке они решили не брать просто потому, что в “девятку” всемером они бы не поместились, а разбивать силы было нельзя, так что оставался лишь один способ достичь Уральских гор достаточно быстро – быстрее перебирать ногами. Теперь их было, правда, не семеро, а шестеро, но в “девятку” они не поместились бы и вшестером, так что это ничего не меняло. Насчёт Малая никто ничего не говорил, никто о нём не вспоминал, как не вспоминают на войне об убитых в спину и безнадёжно оставшихся позади, и никто не задавал Гуле никаких вопросов, лишь Март в самом начале пути поравнялся с ней и вопросительно взглянул ей в глаза, в ответ Гуля коротко и отрицательно качнула головой, и в глазах Марта появились горечь и боль, но ни единого слова на эту тему не было сказано вслух, ждать же нового седьмого ведуна уже не было возможности, мрак и ужас затопили Уфу, и нужно было спешить, и вот – они уходили в страшные Уральские горы в неполном составе – вшестером, твёрдым солдатским шагом идя мимо тёмных равнодушных окон домов, к которым на всём протяжении их пути сквозь город прилипали белые и невыразительные, словно безглазые, как у гипсовых облезлых скульптур, лица.
“Бараны, – тоскливо подумал Март. – Попрятались, бля, давно бы уж толпой вышли и заломали всю братву – были же люди, которые побеждали даже французских королей и отрубали им головы посредством революционной гильотины на эшафоте.” Он шёл по приказу Риты с правого фланга, ближе к домам, и ему лучше остальных были видны эти белые слепые пятна лиц, на миг гнев захлестнул его сознание красноватым удушающим облаком, и Март с усилием стряхнул его с себя – всю ярость следовало приберечь для основного.
– Март, – неожиданно окликнула его Гуля, когда они уже прошли Шакшу и свернули на жутко пустынную трассу в сторону Аши, – почитай что-нибудь своё... – она помолчала. – Что-нибудь не о крови.
“Нет настроения.” – хотел ответить Март, но вместо этого вдруг услышал cвой голос, читающий нараспев:

Я дотянулся до руки,
когда качнулся вверх автобус.
Духами пахшие виски
дугой перечертили глобус.
Где вы пропали после трёх,
когда декабрь темнеет рано?
Был поцелуй похож на вздох.
И тень в окне была, как рана.
Фонарь провис над пустотой,
блистая острыми дождями.
И снег змеился над плитой,
перекосившейся на яме.
И ты,
опять не позвонив,
мне снишься холодом у шеи.
И ветер в окнах говорлив,
как та пурга на той аллее.
Ну что же ты не смотришь вдаль
из-под меня,
из-под объятья?
Ты ту пургу,
как ту вуаль,
забыла в тёплых складках платья.
А телефон молчит,
крича,
на жёлтом столике у края.
А телефон…
И горяча
струя зимы в апрель из мая.

Ведуны некоторое время шли молча.
– А о чём это стихотворение? – наконец, осторожно спросил Ходжа. Но ответила ему Дина:
– О любви, – произнесла она бесцветным голосом, глядя в даль прямо перед собой и неожиданной для её крупного тела лёгкой походкой продолжая идти вперёд на левом фланге.
Все опять некоторое время помолчали.
– Немножко непонятно, – наконец, смущённо сказал Ходжа.
– А такие стихи не надо понимать, – ответила ему опять же Дина, – их следует чувствовать, воспринимать сердцем. Твоя душа должна функционировать в тех же резонантных частотах, что и душа поэта, тогда тебе будет без объяснений понятна и душа его поэзии.
Ральф повернул голову и с каким-то новым интересом взглянул на Дину. Затем он неожиданно обратился к Марту:
– Третья и четвёртая строки первой строфы сырые, – твёрдо сказал он. – Получилось слишком рвано, на помешало бы доработать.
– Слушай его, Март, – поддержала Гуля. – Он всё-таки бывший школьный учитель литературы. Представляешь, каким он, наверное, в школе был занудой – в короткой юбке не ходи, то да сё, счастье, что мне у такого учиться не пришлось, я бы с ним постоянно ругалась.
Ральф улыбнулся:
– Со мной девочки действительно всё время ругались. Я не был любимцем среди учеников и особенно учениц.
– Да уж надо полагать, – ухмыльнулась Гуля, и все тоже дружно засмеялись, и почему-то сразу стало легче идти.
Первой что-то неладное заметила Рита. Она вдруг напряглась спиной и словно заострилась плечами, наклоняя их вперёд.
– Март, – учащённо задышав, прошептала Гуля, глядя матери в натянутую, словно струна, спину.
– Да-да, я понял, – торопливо ответил Март и слегка оглянулся, обшарив цепким взглядом пустынные окрестности.
Ведуны притихли и зашуршали, поправляя за спинами мечи и рассредотачиваясь цепью поперёк тракта. Ещё несколько мгновений всё было, как прежде, ведуны в полном молчании, упруго переступая обутыми в мягкую гибкую обувь ногами, продолжали идти вперёд, чутко улавливая малейший звук или малейшее движение вокруг, и прямая, как стрела, дорога, масляно поблёскивая асфальтом, уходила вперёд, к напоминающей грозовые тучи еле видимой далёкой горной гряде на горизонте.
Бог покарал меня душой художника (Фаина Раневская)
Аватара пользователя
Knyaz Rasul Yagudin
Дачник
Сообщения: 2605
Зарегистрирован: 06 дек 2014, 12:11

Re: Пишу романы по заказу ( и не романы тоже)

Сообщение Knyaz Rasul Yagudin »

– То ли иней на ресницах, то ли правда что-то есть, – наконец, сказал Ходжа.
– Любишь Твардовского? – удивился Ральф, разминая правую руку.
Ходжа сделал вялый жест рукой:
– Не очень, – ответил он и потянул за свисающий конец чалмы, закрывая себе лицо. – Мне стихотворение Марта больше понравилось.
Теперь уже всё было видно отчётливо. К ним навстречу шли люди. Их тоже было шестеро, и среди них не было ни демонов, ни волков с красными глазами, и никакие летающие драконы не прикрывали их с воздуха. Шли обычные люди, растянувшись по всей ширине дороги, словно зеркальное чёрное отражение ведунов. У них за спинами высились мечи, и их рукава были закатаны, открывая запястья и мускулистые нижние предплечья, увитые сетками вен и жил. Женщина чуть впереди была в чёрном балахоне с изображениями странных букв и значков, и её распущенные волосы с боков наполовину закрывали её лицо.
– Хммм-бля! – неожиданно высказался Ральф и недовольно сморщил лоб.
Они уже были в десятке метров друг от друга, когда женщина подняла руку, останавливая своих. Ведуны тоже остановились в полном ошеломлении и тоске.
– Возвращайтесь, – звучным глубоким голосом провозгласила женщина. – Вы опоздали. Вам её уже не остановить.
– Может, мы её об этом и спросим? – невыразительно поинтересовалась Рита и слегка переступила ногами, придавая себе устойчивость на полотне.
– Не базарь! – отрезала женщина. – Грядёт новая эпоха в развитии человечества, приходит время, когда человек будет существовать по естественным законам. Так что идите домой – ваше время уже ушло.
– Чьё это “наше”? – вежливо удивилась Дина и слегка передвинулась левее, заметив, что линия врагов стала выдвигаться вперёд полукругом, пытаясь взять их в полукольцо.
– Время тупых гуманистов, – яростно заорала женшина. – Это вы по жизни тормозили прогресс, взваливая на здоровых особей обязанность заботиться о балласте, камнем повисшем на шее человечества. Но теперь идёт Она, аждаха. И теперь каждому воздастся по делам его, ибо грядёт время высшей справедливости, когда достигать успеха будет сильнейший, а не всякие пигмеи, придумавшие всё фуфло, ибо нет Бога, кроме непознаваемого, и Герберт Спенсер – пророк его, а закон естественного отбора более честен и справедлив, чем любые человеческие законы, и гений Чарльза Дарвина ещё никто не опроверг.
– Ну и каша, – ошеломлённо выдавил из себя Ходжа. – Тут тебе и библия, тут тебе и Джек Лондон, тут тебе и Чарльз Дарвин, и только Герберт Спенсер тут, строго говоря, ни при чём, кстати, фраза насчёт Бога-непознаваемого и Герберта Спенсера была придумана и затем постоянно использовалась его идейными противниками в качестве насмешки.
– Возвращайтесь, – уже не слушая, снова заорала женщина. – Возвращайтесь и не противьтесь приходу нового мира нового добра и нового, настоящего равенства. Мир будет жить по другим законам, по законам естественного отбора, по которым испокон веку и до сегодня живёт весь живой мир, кроме слюнявого человечества.
– Можёт, весь живой мир, кроме слюнявого человечества, потому-то до сих пор и ходит на четвереньках? – негромко предположил Март. – Весь этот когтистый, клыкастый и естественно отобранный живой мир – раком перед слюнявым человечеством?
– Не вешай мне гавно!!! – взвизгнула женщина. – Валите, бля, уроем!!!
– Вот теперь она заговорила на более привычном для неё языке, – подытожила Гуля. – Заметно, да?, сразу речь полилась свободней.
– Да уж, – подтвердил Март, – лучше бы Вероника сюда пришла, она хоть и сука, а базар у неё прикольный.
– Как ты много знаешь о Веронике, – нежно промурлыкала Гуля и с любопытством сбоку посмотрела на него, не спеша и с мелодичным звуком вытягивая из ножен меч.
– О ней по-моему все много чего знают, вплоть до цвета волос в промежности, – засмеялся Март, тоже обнажая оружие.
– Хватит пошлить! – в конце концов не выдержала Рита. – Я вашу Веронику сроду в глаза не видела, так что избегайте, пожалуйста, глобальных обобщений.
– Эй! – тут же взвизгнула тронутая. – Мы-то ещё здесь.
Рита тоже потянула из-за спины меч и равнодушно ответила:
– Это ненадолго.
– Подождите, – неожиданно подал голос Ральф. Он шагнул к женщине и мягко произнёс: – Матильда. Успокойся и освободи дорогу. Ты же понимаешь – мы пришли совсем не для того, чтобы вернуться. Не проливай лишнюю кровь – человеческую кровь, пусть даже это кровь тупых упырей из вашей тупой сатанинской секты – таких, как ты.
– Закройся!!! – брызжа пеной, заорала женщина вновь. – Ренегат!!!
Ральф вздохнул и вынул меч.
– Я рад, что ты за двенадцать лет выучила новое слово, – подвёл он итог переговорам.
Он едва успел договорить, как женщина, вздымая обнажённый клинок над головой, сорвалась с места с такой скоростью и такой яростной силой, что из под её ног вылетели невесть откуда взявшиеся на асфальте мелкие камушки, словно из-под лап крупного атакующего зверя, Ральф несколько мгновений с горечью смотрел на её искажённое, приближающееся лицо, затем легким движением вывел правую ногу вперёд, полусогнул колени и приподнял под углом от пояса клинок, становясь в правостороннюю стойку. Он отбил удар в голову пятой защитой и, окутанный снопом посыпавшихся искр, тут же повёл клинком полукругом сверху вниз, пытаясь выполнить боковой рубящий в левый бок, их клинки вновь столкнулись, когда он напоролся на её первую защиту, и вновь издали мелодичный звон, эхом повторившийся с обеих сторон, где тоже десятью острыми лучами заплясали мечи, отбрасывая блики на холодные сосредоточенные лица, руку Матильды с мечом отбросило ударом слегка в сторону, и Матильда тут же использовала инерцию движения, согнув руку в локте и поведя оружие на рипост круговым рубящим Ральфу в голову, и Ральф подумал, вновь взбросив меч в пятый блок и затем, после удара, тоже используя отброс оружия назад и тоже выполнив верхний рубящий, что Матильда так же банальна, как и двенадцать лет назад, но только сегодня это совсем не спарринг и ей из-за её банальности мышления сегодня придётся умереть… он не успел додумать эту мысль, как Матильда прямо из шестой защиты головы, удерживая кисть руки ладонью вверх, с молниеносной скоростью выпрямила локоть и плечо – остриё её меча, словно заострённая головка атакующей змеи, прянуло в нижнюю часть его туловища, Ральф, отчаянно заспешив, вывел клинок в круговую линию с такой быстротой, что тот словно размазался в одну сплошную закругляющуюся полосу, их клинки вновь с рёвом столкнулись, когда ему удалось в самый последний миг отбить укол, и Ральфу даже прямо сквозь брюки почудился ледяной ветерок от отброшенного в сторону и пролетевшего в волоске от его паха лезвия, бритвенно сверкающего в сумеречном свете мёртвого дня, “вот сука”, разом вспотев, подумал Ральф, приставил правую ногу почти вплотную обратно к левой ноге, вернувшись в стандартную боевую стойку, и слегка приподнял туловише, готовясь к репризу – по глазам Матильды он понял, что она раскусила его намерение, и всё-таки выполнил реприз, тут же снова алой пламенной полосой с рёвом рванулся к нему её меч, отбив… атака… отбив… опять атака, теперь колющим в грудь, вот снова серия вражеского меча, Ральф передвинул локоть чуть ниже, провёл первый упреждающий и тут же выполнил ремиз, краем глаза он увидел, как Рита пружиной распрямила всё тело вперёд, и её меч вызвал хруст, проламывая насквозь грудь рыжеватого, на вид вполне обыкновенного парня, Ральф снова вышел рипостом, ведя колющий Матильлде в живот, и вновь быстро кинул взгляд в сторону Риты как раз в тот момент, когда она стремительно подлетела к какому-то мелкому хрену с узковатым мечом, больше похожим на широковатую шпагу, легко теснящему Дину, и без малейшей заминки всадила ему в спину стальную полосу своего оружия, затем, кувыркаясь в воздухе и разбрасывая вокруг крупные капли крови, пролетела мимо голова ещё одного врага, только Ральф не успел заметить, кто его обезглавил, в этот момент локоть Матильды сделал едва заметное пружинящее движение – сначала к себе, затем от себя – затем, лезвием отбив его удар, снова пылающей полосой огня пришёл в движение её меч, стремясь прервать его жизнь, Ральф снова выполнил отбив и мельком заметил, как забилось и затрепетало чьё-то тело на до половины ушедшем в его грудь клинке ятагана Ходжи, Матильда снова с визгливом криком дернулась всем телом в выпад с уколом, грамотно выведя правую ногу перед собой, и тогда он неожиданно для себя впервые за всё время боя с болью заглянул в некогда такое близкое, а сейчас чужое и серое, полубезумное лицо, и подумал, что вся её стилистика фехтования противоречит тому, что она только что наговорила о вреде гуманизма, поскольку стиль её банален и традиционен, а все банальные человеческие традиции строятся на идеалах чести, порядочности и гуманизма, и она до последнего мига жизни на земле, мига, от которого её отделяют лишь секунды, не будет знать, что именно та жестокая, нечеловеческая чушь, затянувшая её сознание пеленой, словно саваном – лицо трупа, послужит причиной её смерти от его, Ральфа, руки, чушь, изначально отрицающая все традиции и запреты и моральные нормы, и даже такой запрет, как запрет бить женщину по лицу, чем бы то ни было, особенно мечом – Ральф как раз додумывал эту мысль до конца, когда вышел из итальянского “демисеркля” прямым уколом с выпадом, и у неё не нашлось от этого движения защиты, ибо вопреки всей выкрикнутой ею несколькими минутами назад ахинее она не ожидала от мужчины укола в лицо – клинок вошёл ей в голову прямо посередине чуть ниже лба, череп женщины треснул идеально ровной прямой линией с мгновенно запузырившимся в лобной доле сероватым мозговым веществом, линия прочертила сверху донизу её лицо, и две половинки головы начали медленно-медленно, как в страшном горячечном сне, разваливаться в две стороны, расширяя в серёдке брешь, мгновенно набухающую тугой, на глазах густеющей кровью, мёртвые глаза, не затронутые клинком, всё ещё оставались целы, и они словно долгие бесконечные столетья прощально смотрели Ральфу в самую душу, всё клонясь и клонясь, и клонясь в разные стороны вместе с половинками раздвоившегося черепа и начиная падать внешними уголками к земле, сухие и пристальные, так и не успевшие в последний раз наполниться слезами – до самого последнего мига, когда Матильда наконец-то повалилась разрубленным лицом вперёд, и
– Ты этого хотела, – посеревшими губами чуть слышно, так, чтобы никто, кроме них двоих, не услышал его последнего “прости”, прошептал Ральф и наконец-то опустил окровавленный меч.
Бог покарал меня душой художника (Фаина Раневская)
Аватара пользователя
Knyaz Rasul Yagudin
Дачник
Сообщения: 2605
Зарегистрирован: 06 дек 2014, 12:11

Re: Пишу романы по заказу ( и не романы тоже)

Сообщение Knyaz Rasul Yagudin »

Ральф парил в чёрных клубах тумана посреди бесконечной пустоты, и он чувствовал, как холод бездны ложится крохотными кристалликами на его глазные яблоки, медленно покрывая зрачки тонким изысканным морозным узором, словно серое утреннее окно. Кто бы знал, как он измучен, подумал Ральф, и зябко сжался всем телом, стараясь сохранить возле сердца тепло,…
…у неё была высокая, не очень большая грудь, и упругие нежные соски не очень вязались своим розовым цветом с темными тонами их первого зала для первых сатанинских месс, огни светильников пляшущими язычками отражались в её тёмных счастливых глазах – тогда, двенадцать лет назад, она была на двенадцать лет моложе, и тёмный туман безумия сатанинских игрищ ещё не заволок ей удушливым облаком душу и мозг, она в то время была постоянно весела и частенько устраивала в постели подушечный бой, а рот её был мягким и нежным и слегка пресноватым на вкус. Матильда, да, это он, Ральф, дал ей эту ёбаную кличку двенадцать лет назад, в годы этой ёбаной перестройки, когда в моду вошёл сатанизм и именно он, Ральф, создал первую в Башкирии сатанинскую секту, именно он втянул чудесную девочку во всё это дерьмо, а потом, когда игры внезапно и бесповоротно зашли очень далеко и на сатанинских балах запахло настоящей человеческой кровью, и чёрные мессы огласились криками человеческих жертв и насилуемых детей, когда первые почему-то неприятные для кого-то люди стали загадочно умирать как мухи после их заклинаниий в душном чаду едко горящих чужих беспокойных трав, уже не смог остановить ни её, ни весь собравшийся вокруг неё сброд, – к тому моменту уже все, кроме него, во главе с Матильдой с лёгкостью и спокойствием безумия переступили грань, из-за которой не было к людям возврата… Господи, это он, Ральф, втянул в дерьмо милую добрую девочку, Господи, прости, велико и безгранично милосердие Твоё, прости меня, Господи, Господи, прости…
– Ральф, – мягко сказала ему в ухо Гуля, – очнись. Уже всё. Мы уходим. Пойдём.
Ральф медленно и тяжело повёл вокруг затянутыми чем-то серым полуслепыми глазами. Во рту был странный солоноватый вкус, и кожа на его лице горела и была непривычно стянутой, он машинально провёл ладонями по лицу, разминая лицевые мышцы, как делают, когда произносят “аминь”, и увидел, что ладони стали мокрыми от чего-то… от слёз?
Гуля вновь подошла к нему с выражением усталости и муки на лице.
– Пойдём, – повторила она, – уже время, – и она снова, как десятки раз прежде, миллионы лет назад, ещё когда не ударили все эти морозы, по-детски подлезла под его руку и прижалась теплым и хрупким угловатым плечом к его груди, Ральф тяжело опёрся на её другое плечо ладонью и сделал первый шаг, и тут грудь его дёрнулась и на миг конвульсивно сократилась гортань, и он понял, что только что всхлипнул.
Бог покарал меня душой художника (Фаина Раневская)
Аватара пользователя
Knyaz Rasul Yagudin
Дачник
Сообщения: 2605
Зарегистрирован: 06 дек 2014, 12:11

Re: Пишу романы по заказу ( и не романы тоже)

Сообщение Knyaz Rasul Yagudin »

Малай полулежал на подушке, глядя Веронике в обнажённую спину, совершенно тёмную на фоне жёлтого и раскалённого лунного окна. Вероника стояла совершенно безмолвно и, не отрываясь, смотрела сверху на пустынный город, заваленный вперемежку ломаными кубами красно-золотистого лунного света и угловатыми, вытянутыми провалами тёмно-синей бездонной мглы, словно какое-то ублюдочное великанское блюдо – разноцветными кусочками желе. Она стояла так уже около часа и за этот час не сделала ни движения, ни заметного вздоха, она была неподвижна, словно каменный идол-истукан, и её, словно оставшаяся единственной в мире округлая человеческая тень медленно сползала в сторону, то и дело пересекаясь с острыми прямыми границами теней от прямоугольных предметов, и точно так же неподвижно и упорно смотрел ей в спину Малай. Он смотрел и смотрел, не отрываясь и стараясь на прощание запомнить каждую чёрточку её нежного, всегда такого послушного тела, и всё молчал, не начиная последнего разговора, хотя и знал, что прервать паузу придётся все-таки ему. Малай чуть пошевелился, делая перед началом разговора более глубокий, чем раньше, вдох, и бесшумно нащупал под матрацем небольшой изогнутый нож, мать сказала ему, вручая этот нож, что он очень удобен для отрезания головы поверженному монстру, а сейчас нож мог пригодиться для того, чтобы отрезать голову ведьме, мальчик плавным движением извлёк его, удерживая за посеребрённую рукоять, и даже это лёгкое движение заставило его поморщиться от боли в члене – член был истёрт почти до крови, распух и ныл, и малейший намёк на эрекцию сразу начинал по все длине ствола давить в бока члена тупой ломкой болью.
– Я пойду, – сказал он с мягким шепотливым башкирским акцентом и помолчал, всё так же глядя Веронике в спину. – Мне пора., а то они не смогут. А они ещё вчера ушли. Утром.
Вероника молчала столь долго, что в любом другом случае Малай подумал бы просто, что она спит, но сейчас он терпеливо ждал, сжимая в кулаке рукоять.
Наконец она пошевелилась всем телом, и тень от шкафа сломалась на её ноге, словно чёрная бумажная плёнка.
– Да, – сказала она. – Уже время.
Она повернулась с тонким стонущим звуком, вдруг вырвавшимся из глубины её груди, и взглянула пылающими красными глазами сквозь призрачную тёмную комнату прямо на него.
– Твой ятаган в кладовке, – с мукой и дрожью в хриплом голосе произнесла она. – Я обернула его полиэтиленом, чтобы влага не попортила сталь. Давай, Малай, ты ещё успеешь. А без тебя им конец – они, дебилы, об этом даже не подозревают, все, кроме Риты, лишь она одна знает, что пошла умирать. Аждаха – это не шутки, им не справиться вшестером, и тогда – всё, её не остановишь, она придёт на миллионы лет, – Вероника снова умолкла и, храня безмолвие, долго смотрела Малаю в глаза. – На хер она здесь нужна?! – внезапно, так что Малай слегка вздрогнул, как от озноба, выкрикнула ла она с коротким и резким вдохом. – А то гавна тут, на хер, мало, – ведьма вновь отвернулась и вновь уставилась в окно, но теперь она, слегка запрокинув голову, в упор смотрела на круглую жирную луну. – Я даже там, у них стараюсь лишнего не бывать, – снова начала она после паузы. – Нет там ни хера хорошего. Только плохое. И скука такая, какой тебе не понять. Вечный холод и мрак, даже, мне, ведьме, это неприятно, и – скука, скука, не доступная человеческому пониманию, скука, которая, словно антарктический лёд, копится и нарастает пластами день за днём, неделя за неделей, тысячелетие за тысячелетием, – Вероника издала серию каких-то звуков, и Малаю показалось, что она плачет, но тут она вновь повернулась к нему лицом, и он увидел, что в действительности она смеётся. – Эти сучки и лохи, главное, всё чего куролесят, шампа-а-а-анского!, бля, всё чего-то друг друга ебут, всё хлебают кровь из шей друг у друга, натужно веселятся, изображают счастливые хари, делают вид, что им по жизни заебись… кретины…, а вокруг все так же холодно и пустынно, и безмолвно, как в сундуке, и только по бесконечным ледяным равнинам иногда скользят огоньки мертвецов, иногда у курганов мелькают красные глаза упырей, и в бесконечных сырых пещерах, где продолжается бесконечное веселье, бесконечно горят светильники и костры… как у дикарей каменного века, но только без прекрасных наскальных рисунков и прекрасных древних песен долгими ночами на луну. И вот они сюда придут. НА-ХЕР-НА-ДО???!!! Раньше я от них удирала к людям, а теперь куда? Они же будут здесь, вокруг, со своей еблей, со своим пьянством, со своими ужимками и прыжками, со своими тупыми базарами ни о чём. Даже такая тривиальная проблема становится неразрешимой – с кем мне общаться, с ними, что ли, с этими кусками дерьма?, которые никогда не слышали никакой музыки, кроме криков летучих мышей, не читали и не писали никакой литературы и не видели и не создавали никакой живописи, кроме надписей и рисунков в общественных сортирах, которые за миллионы лет ни разу не произнесли ни одной фразы в рифму, и которые не отличают Тамерлана от Талейрана… Они же почти ничем не отличаются от животных и живут по их законам, естественный отбор и прочая херня, разве что знают наизусть словечек тридцать, как Эллочка-людоедка: “конкретно” да “реально”, да “всё нормально”, да “поздняк метаться”, да “это-слышь”… Вставай, Малай. Вставай и одевайся, хватит прыгать тут на мне. Теоретически ты ещё должен успеть, если… если тебе в пути помогут, и… не стесняйся просить помощи у людей.
– Гуля-апай сказала, что никто и никогда не уходил от суккубы живым, – осторожно напомнил Малай, удерживая нож мягким обволакивающим хватом.
Вероника вновь медленно отвернулась и вновь бесконечно долго смотрела в окно.
– Значит, ты будешь первым, – ответила она наконец.
Она вдруг резко повернулась, стремительно, словно сверкающая белая тень, пролетела сквозь всю комнату к Малаю и, не обращая никакого внимания на нож, осторожно обняла его за голову, прижимая его щёку и ухо к своей голой груди, от бархатистого тёплого касания её упругой плоти к лицу член Малая снова начал вставать, и Малай поморщился от боли.
– Малай, – тихо прошептала она, прижимаясь губами к волосам на его макушке. – Аждаха завтра выходит из земли. Нагони друзей – всемером вы сможете её остановить. Но только всемером – все вместе… ах, бляа-а-а-а-а, как могло всё так далеко зайти? Такого раньше никогда не случалось. В жизни бы не подумала, что настанет день, когда всё завяжется на семёрку долбаных придурков, от которых вдруг станет зависеть ВСЕ, и вот – всё так и сложилось и, главное, как-то так… неожиданно, ещё вчера мы все были в полном порядке, а уже завтра придёт аждаха и всему конец. Видимо, люди слишком много веселились, а избыток веселья – всегда начало конца. Мне из всего, что написал и прочитал мне вслух Омарик, больше всего нравится одна рубайа:
Шёл я трезвый – веселья искал и вина.
Вижу – мёртвая роза, суха и черна.
– О, несчастная, в чём ты была виновата?
– Я была чересчур весела и пьяна.
Бог покарал меня душой художника (Фаина Раневская)
Ответить